О младших сыновьях и дочерях

Младший сын (дочь)

Читая многочисленные сказки и иные произведения фольклора наших предков, вызывает определённое удивление выделение именно младшего в семье – дочери или сына. Откуда же взялось выделение именно младшего ребёнка?

Потому что последний строго следует советам старших?[1].
Потому что только для младшего возможен переход в статус старшего через обряд посвящения (инициации), а именно данный обряд во многом и интересовал архаическое сознание?
Извести в сказке всегда хотят именно старшие младших, поскольку они отправляли последних на страшный обряд посвящения, что лишь позднее объясняется обычными для крестьянской среды семейными конфликтами[3].
Потому, в частности, и старшие сёстры героини могут быть заменены мачехой[4], что также соответствует реалиям крестьянского мира позднейшей эпохи.
Но обычно это именно вражда старших детей к младшему или младшей. Действительно, старшие братья в сказке ненавидят младшего даже тогда, когда это фактически ничем не мотивируется сказкой[5]. Подобные случаи в фольклоре многочисленны и порой связаны именно с тем, что старший сын неправдой завладел всем отцовским имуществом отца. По крайней мере, так объясняет ситуацию сама сказка[6]. Из «собственно человеческого общества» подобное было переносимо и на чудесных детей. Так же одинаково родившиеся от съеденной плоти златоперой щуки Иван-царевич и Иван Девичий относятся к Ивану Сучичу[7]. Отсюда же и мотив наказания младшим старших после его победы и прославления[8]. У сестёр подобная вражда к младшей связана ещё и с тем, что младшую герой как брачный партнёр предпочитает всем остальным, что противоречило древним традициям, которые свято соблюдались ещё 50-70 лет назад в отдалённых сёлах, но и здесь именно младшая представляет собой 'наилучшую'. Согласно же обычаям, младшая же не могла выходить замуж раньше старшей, и царь-тесть соглашается на такой брак только при обещании героя три года прожить с ним[9], что сигнализирует уже об эпохе перехода от матрилокального к патрилокальному браку.

Однако, далеко не всегда следование советам старших уже в очень ранние времена – безусловное благо. В данной связи особое значение имеют былинные тексты из Северо-Восточной Сибири, где мать предупреждает Добрыню об опасности «змеиной» реки, что обычно для русского эпоса с этим сюжетом, тогда как три его паробка, напротив, убеждают его заплыть сначала за вторую, а затем и за третью струю[10]. Таким образом, змееборчество здесь, хотя и возлагается на Добрыню, что также обычно для былин, отражено своеобразно. Русский эпос не умеет, в противоположность стадиально более поздним источникам, описывать действия больших масс людей, в частности, войска, заменяя их одним-единственным героем, истребляющим массу врагов[11]. Но Добрыня здесь выступает в окружении иных членов мужского союза, которые и подстрекают его к великому подвигу, и которые, тем самым, противостоят, пусть невольно, его матери. Интересно в данном отношении сравнить героев данной былины с ярлом Сигурдом Дигре и его матерью Авдурой. Гневаясь на сына за его трусость, ибо Сигурд боялся превосходящих сил шотландского владетеля Финнлейка, Авдура сказала, что умертвила бы его в своём чреве, если бы знала, что её сын будет так привязан к жизни[12]. Мать Добрыни ведёт себя здесь совсем по-другому. С другой стороны, сам Добрыня напоминает здесь героя первобытных мифов, который сам идёт в мир духов или к самим духам, чтобы получить от них чудесные предметы, тогда как старшие порой отговаривают его[13].

Высказанные выше мнения правы лишь отчасти. Младший сын по праву минората (наследования младшим) был и родовым жрецом, предстателем перед богами, духами и умершими предками. Его статус, соответственно, был очень высок, что имеет многочисленные параллели, где мы ясно видим, что быть младшим считалось более почётно[14]. Но в норме он не угнетал и не торжествовал над старшими. Минорат давно привлёк внимание учёных и весьма серьёзные споры. Это явление, распространённое у разных народов. Боги древних греков Зевс и Кронос как младшие сыновья – также вовсе не случайно, равно как и являвшийся младший сыном Зевса Геракл. Подобное представление известно и в Библии. Иаков предпочитает младших, и сам он — тоже младший, впрочем, как и царь Соломон.

В ранние времена при минорате младший сын – распорядитель коллективной собственности отца, матери, незамужних сестёр, отчасти, кое в чём, может быть, – и своих братьев. Обычно же отделившийся сын терял право на оставшееся у отца имущество. Иными словами, в древние времена минорат стоял на страже неразделённой семьи, и противостоял превращению собственности в частную. Победа же майората (наследование старшего), произошедшая гораздо позже, знаменовала частичное или полное отстранение от собственности младших и побочных детей, приёмышей. Он скорее стоял за постепенный крен в сторону частной собственности. В результате всего вышеназванного в фольклоре начинает распространяться представление о старшем как об узурпаторе общинной собственности, порой – и предателе младшего, а о младшем – как о хранителе последней. Сохранившиеся реликты древнего минората постоянно подпитывали подобного рода воззрения, сюжеты и мотивы. Младший брат – Кадм – стоит на страже интересов семьи и в древнегреческом мифе. Он один упорно ищет сестру, похищенную чудовищным быком (Зевсом), что могло тогда восприниматься и как похищение души. Два старших брата оставляют Кадма[15].

Стадиально позже начинается скорее не идеализация минората, а осуждение майората: младший начинает восприниматься как социально обездоленный, и его победа и прославление в финале сказок – это не выражение торжества его волшебной силы (ибо самое ценное, на самом-то деле, родители передают ему – как родовому жрецу!), а своего рода вознаграждение за несправедливость. Например, в Ирландии ему достаётся только жалкая кляча. Некогда же, при господстве минората, в Ирландии младшему сыну переходила земля. Пафос классической волшебной сказки – это не преимущество младшего, а равенство между братьями (или сёстрами), соединявшееся порой с идеализацией социально обездоленного[16]. Особая ситуация – спор младшего сына со своими сестричичами (детьми сестры), что отражает борьбу матриархата и патриархата. В целом вначале главной была младшая дочь, потом – младший сын, и только ещё позже – старший сын. Преобладание старшей дочери, что мы видим, в частности, в Кумберленде (Англия) – стадиально позднее явление. Иная особая ситуация – старший сын как любимец отца и младший – любимец матери. Подобное мы видим, в частности, в некоторых сказках и в Библии. Здесь явления минората накладываются на признаки соединения и борьбы матриархата и патриархата, когда, в частности, младший наследует имущество матери. Младший сын, в том числе, не только наследует имущество матери (иной случай – наследование тем, кого мать благословила), ибо она обычно остаётся у него, но и, насколько можно предположить, наследует священные предметы рода матери и священных же помощников. В том же семантическом поле находится и ирландская сказка, где мать предложила на выбор полпирога и материнское благословение или же целый пирог и материнское проклятие. Младший выбирает первое. Если отец оставил имущество младшему, а старший захватывает имущество себе, справедливость восстанавливается, как, например, в русской олонецкой сказке, чудесными средствами (испытание со свечой). Интересно, что в действительности на Русском Севере древний минорат рано было уничтожен майоратом. В Западной Европе чудесная помощь младшему брату объясняется как награда за добродетели, но это позднейшее переосмысление в духе христианской этики. Суть такой помощи первоначально – чисто языческая. Младшему или младшей отец или мать передаёт священные предметы рода, например, идола из альрауна (корня мандрагоры) в Средней Германии, а взамен именно он должен был положить в гроб к отцу хлеб и монеты[17], что является слабым отголоском представлений об обязательном кормлении отца, обычных для восточнославянской сказки. В исландской сказке, умирая, король передаёт старшему сыну королевство, среднему – движимое имущество, а младшему – чудесные предметы – ковёр-самолёт, кольцо, дающее богатство, волшебные перчатки. Младшему сыну везде передаётся и родительский дом – в первую очередь, разумеется, как родовое святилище, своего рода 'храм культа предков'[18]. В минорате главное – именно владение священным, — домом ли, или же владение предметами. Особенно ярко подобное отражается в древневаллийском праве. Младшему сыну здесь передаётся усадьба, постройки и 8 акров земли. Иное имущество младший брат был должен делить, а другие наследники – выбирать, младший же не пользовался при этом никакими привилегиями. Однако, топор, котёл и сошник отец мог отдать только младшему. Если же они заложены, то их следует выкупить, но отобрать их никто и ни при каких обстоятельствах не мог[19] – явно потому, что это священные чужие для всех, кроме родичей, предметы. Сошник младший сын валлийца получал подобно младшему сыну Скифа Колаксаю (его имя означает «Царь-Солнце»), что показывает сохранение индоевропейской архаики в противоположных частях индоевропейского ареала – у кельтов и у ираноязычных скифов. Котёл также сакрален, что также имеет скифскую параллель[20].

Подобное хорошо известно у финно-угров. Безо всякого жребия, в отличие от карел, младшему сыну он передавался у вепсов. Некогда так было и в Карелии, пока не стал применяться жребий ('суд богов'). В Венгрии отцовский дом передавался младшему сыну, но с компенсацией в пользу остальных. У марийцев и у манси мы видим стадиально уже более поздние обычаи. Так, у марийцев уже существовала обычная патриархальная семья, семейное имущество переходило к старшему сыну, но если отец не успевал сделать необходимые распоряжения, то действовала более древняя норма – двор отходил младшему сыну. У мордвы дом отходил любимому сыну[21]. В Аукштайтии (юг Литвы) наследство делилось, правда, между всеми детьми, в Новороссийском крае и в Пермской губернии у русских предпочтение отдавалось тому, кто вложил в имущество больше своего труда[22]. В Англии, где раздел был равным, усадьба также делилась между всеми детьми, но очаг и площадь вокруг него радиусом в 40 шагов (обозначение 'множества') передавались младшему сыну или дочери, другие же получали за это компенсацию деньгами. Итак, и здесь священный центр дома передавался младшему или младшей как родовому жрецу или жрице.

Что же касается Иванушки-дурачка, то в русской сказке по праву минората получает кота и печь, т.е. священное животное и родовой очаг. То же самое можно сказать и о коте в сапогах в Западной Европе. Интересно, что в греческой сказке с таковым сюжетом «герой обещает коту после его смерти сделать серебряный гроб и оказывать ему всевозможные почести…»[23]. В древнеисландской «Песне о Риге» именно младший сын младшего сына Рига – Кон (отсюда и титул конунга — короля) получает волшебное умение и превосходит в этом Рига и получает право называться Ригом. Иными словами, обновлённая и усилившаяся в таком обновлении душа Рига воплощается в тело младшего внука от младшего сына. То, что сам Риг при этом остаётся жив[24], никого не смущало, ибо архаическое сознание нечувствительно к логическим противоречиям[25], или, что ещё вероятнее, количество душ, в данном случае – одна или две – несущественно для архаики. В данном случае интересно и то, что вся волшебная мощь рода при этом воплощается в самом младшем из самых младших (!), что, как мы видим, обычно для индоевропейцев, и не только для них. Чудесные предметы в европейских сказках передаются именно младшей дочери, что имеет параллели и в неиндоевропейских обществах. Так, в Южной Нигерии колдовское искусство передаётся именно младшей дочери. Младшему потому под силу поймать волшебного вора – сверхъестественное существо, крадущее плоды или травящее посевы[26].

Подобное понимание постепенно пересилило и восприятие старшего как первого, что уже едва ли не автоматически давало старшему преимущества сакрального характера (сакрализация всего первого). Подобное также известно в народных представлениях восточных славян. Вспомним волынский обычай печения особого хлеба, предохраняющего дом от пожара, а поле – от птиц, именно старшим не женатым сыном[27]. У славян Южной Македонии в обрядах, связанных с бадняком, роль Боженьки играет старший сын, а меньший сын зовёт его на ужин перед Рождеством[28]. Но во многих случаях оно явно отходит на второй план.

Обычно, кстати сказать, младший — это третий, — по крайней мере, в сказках у индоевропейцев. Впрочем, и датская генеалогическая легенда построена, в целом, примерно по той же схеме (предок датчан Дан как третий брат). Верховный бог скандинавов Один также имеет эпитет 'третий'. Иными словами, в истоках образа он не старший брат Вилли и Ве, а младший. Строго говоря, это не обязательно, если, конечно, выйти за пределы индоевропейского ареала. В Китае в сказках обычно два враждующих по указанной выше схеме брата, у индейцев – четыре, у чукчей и их родственников – пять[29]. У индоевропейцев известно, разумеется, и близнечное деление. Вполне возможно, с близнечными мифами связаны и представления о богах добра и зла Древнего Ирана[30], причём последний обманом, по сути дела, получил первородство, воспользовавшись простодушием бога добра, который, таким образом, стал младшим сыном, что, на фоне всего вышесказанного, весьма и весьма не случайно.

Но очень часто у индоевропейцев младший сын – именно третий. Индоевропейское слово со значением «третий» связано с мотивом универсальной удачи – пропитания – преодоления. В частности, Третий – тот, кто прошёл все три царства по вертикали, и преодолел и саму смерть. Это и арийский герой Трита, сброшенный в колодец. То же самое можно сказать и об Одине, который прошёл даже не три, а «трижды три» мира. *Ter- 'проницать, проникать', потому с данным персонажем связан и мотив проницания, проникания внутрь с целью вызывания навстречу этому движению глубинных сил плодородия[31]. Таким образом, третий / младший — 'тот, кто проникает внутрь, проходит сквозь все миры, победитель смерти, ответственный за плодородие'. Иван Сучич сильнее Ивана-царевича и Ивана Девичьего, хотя все они родились от плоти златопёрой щуки[32]. То же самое касается дочерей. Так, рассказ о Либуше в «Богемской хронике» Козьмы Пражского «отражает действительную картину материнского рода и наследование дочерей по обычаю минората» у древних чехов[33]. Дочь, конечно, прозорливее зятя[34], что отражает большее магическое могущество женщин в сравнении с мужчинами, как в то верили в древние времена. Но если сравниваются дочери, то ясно, что младшая имеет преимущество. Так, только младшая дочь Соловья-разбойника поняла, что их отец побеждён, тогда как другие решили, что Соловей везёт мужика деревенщину[35]. Одно-, двух- и трёхглазка – старшая, средняя и младшая дочери Бабы-Яги[36], и их волшебное могущество нарастает именно так. Меньшая дочь подземельного царя в другой сказке имеет «говорящее» имя Хитра[37]. ибо хитрость-мудрость в народном словаре, — это именно 'волшебное умение'.

Итак, сравнение русских сказок, сказок и древней литературы самых разных народов показывает священную отмеченность младшего в семье, — первоначально – дочери, а затем и сына. Это связано и с мифами древних народов, где самый сильный, великий, могущественный – именно младший (Зевс, Геракл, Иаков, Соломон), у индоевропейцев – народов Европы, Ирана и Индии – обычно третий. Первоначально это связано с тем, что именно младшему оставалось родовое имущество – дом, очаг, священные предметы рода (идолы, куклы как воплощения усопших), он был родовым жрецом и предстателем перед богами, духами и умершими предками, тогда как старшие отделялись и начинали вести самостоятельное хозяйство раньше.

Автор: Лисюченко Игорь Васильевич