Про двоеверие и змея

Знаете ли Вы, что «двоеверие» существовало у восточных славян веками и дожило до XX в.

Археология, к примеру, фиксирует существование языческих святилищ на Руси до второй половины XIII в. включительно, и, в частности, приношение крестов (!) в жертву языческим богам. Интересно, что восточнославянская культура в данном отношении не отличалась и от культуры иных славян. В частности, у Титмара Мерзебургского об одном из славянских князей Центральной Европы говорится следующее: «Принося жертвы и Вышнему Богу, и ложным богам, он, будучи уличённым в этом своим епископом, отвечал, что, делая так, стал могущественным и богатым». В фольклорном тексте змей берёт на съедение девушку, как и полагается сакральному персонажу, у священного места – часовни, и носителей традиции совершенно не смущало, что это священное место иной религии. Лешему же обещали, если не вернёт лошадь, молиться на него святым. Напротив, сатана угрожает Илье влететь в храм, что вообще никак не может быть соотнесено с православным вероучением.

Для позднейших же русских сказителей было совершенно естественно, что сакральным знанием о будущем одновременно могут обладать и святые отцы, и волшебники. Последние получают это знание, видимо, в ходе совершения некоего обряда (волшили, проволшилися). Священники и волшебники, как известно, одинаково предрекают гибель Змее от руки Добрыни, и Тугарину – от руки Алёши. Ах Добрыня, ты, Добрыня, свет Никитьевич! – говорит, в частности, Змей во время своего временного торжества. – Святы отцы писали, прописалися, /А волшебники волшили, проволшилися, / Будто мне от Добрыни-то и смерть принять, / А теперь ты, Добрыня, во моих руках. С точки зрения «двоеверцев», это просто служители различных богов, получившие один и тот же результат в ходе богослужения, что ещё больше, надо думать, увеличивает авторитет полученного знания, как бы гарантирующего неизбежность победы положительных героев. Только гораздо позже носители эпической традиции, видимо, стали понимать вопиющее противоречие подобного взгляда Православию. Поэтому, в частности, у сказителей Л.Г. Тупицына и О.А. Юдиной говорится лишь о святых отцах, что следует признать стадиально поздней деталью. Что же касается самой гарантированности победы Добрыни, то перед нами – не простой художественный приём. Мифологическое мышление неизбежно предполагает «предрешённость» победы героев, иначе так же неизбежно происходит торжество сил Мрака и Хаоса.

Всеслав Полоцкий, правнук крестителя Руси, – не прототип Волха, сына Змея, как и оба Олега. В тексте летописи о рождении Всеслава действительно имеются параллели с «двоеверными» представлениями, которые, однако, просто восходят к общему с интересующей нас стариной источнику. Сами же эти представления имеют определённую «мозаичность»: разные элементы оказались в различных реально зафиксированных текстах. «Появление» этих элементов в источниках, которые явно не могли быть зависимы друг от друга в течение нескольких веков, в первую очередь, в эпосах восточных и южных славян, неопровержимо показывает, что перед нами – «осколки» древнего повествования (мифа) о чудесном ребёнке, видимо, змеевиче (как в былине), во многом составлявшего неразрывное целое с ритуалами, так или иначе связанными с представлениями, дающими право на верховную власть. Видимо, полоцкий князь, как и его мать, стремился использовать данные представления и обряды в своей политической деятельности, носил отсюда и некоторое сходство между его образом в летописи, «Слове о полку Игореве» и образом эпического героя-змеевича.

Всеслав Полоцкий – не змеевич, как и Вольга Святославьевич. По крайней мере, прямо об этом летопись не сообщает, но в остальном его образ сходен с образом Волха. В данном случае, кроме того, мы склонны «поверить источнику»: отчество змеевича в сборнике Кирши Данилова – Всеславьевич. Следовательно, имя самого Змея – Всеслав. Это не обязательно следует воспринимать только как табу. Тугарина сказители, как известно, прямо называют просто Змеевичем. Объясняется же это тем, что Змей – не только страшное чудовище, но и благое существо. Итак, Змей в сознании восточных славян порой воспринимался как ´всеславный´. В Полоцкой земле – это распространённое княжеское имя, что в данной связи показывает значительную живучесть здесь исследуемых нами представлений, сохранившихся, повторим, в «мозаичном» виде.