​Игровые формы свадьбы в системе традиционных «переходных» обрядов

Игровые формы свадьбы в системе традиционных «переходных» обрядов

Свадьба — прекрасный пример сочетания семейного, интимного, личного и общественного начала. В этой традиционной церемонии личность проходит горнило испытаний, проверку на зрелость и на соответствие общественным идеалам и ценностям. И вместе с тем ни в каком ином случае не оказываются столь важными личные качества главных героев. Их добродетели, остроумие и ум, прилежание и, наконец, ловкость, сила, напор — все подвергается испытанию, все ставится на кон. Различные формы таких испытаний описаны, например, Д. Фрезером в «Золотой ветви», В.Я. Проппом в «Исторических корнях русской волшебной сказки». Многочисленные свидетельства об этом можно обнаружить в эпосе и сказочном фольклоре. Среди испытаний, которым подвергаются жених, герой, претендующий на руку и сердце царской дочери, — поиск и игра в прятки, отгадывание загадок, рассказывание историй и сказок, чтобы рассмешить царевну Несмеяну, борьба с разного рода чудовищами и, наконец, скачки и бег наперегонки, стрельба в цель, бросание предметов на дальность, то есть чисто игровые формы ритуально-обрядовых соревнований. [1]

Игровые формы свадьбы были известны практически всем возрастным группам, причем не только у русских или славян, но и у других народов Европы. Это и игры с куклами, и ролевые игрымаленьких детей и подростков, и календарные молодежные обходы «свадьбой», и посиделочные игры «в свадьбу» или «в женитьбу», и имитации свадьбы в календарных обычаях и обрядах (во время первого выгона скота, при дожинках, молотьбе и т.п.). При сравнении подобных обрядовых имитаций свадьбы с обрядовой и игровой лексикой (например, названия завершающего свадьбу обычая «овин тушить» с календарным обычаем «женитьба или свадьба овина») можно обнаружить, что наряду с похоронами свадьба, функционируя в рамках более общей категории «жизнь — смерть» («рождение — смерть»), представляет собой один из ключевых терминов традиционной культуры, позволяющих в сжатой, афористической форме охарактеризовать наиболее важные ритуальные и жизненные ситуации, связанные с переходом из одного состояния (возраста, социального статуса, сезона, цикла) в другое. [2]

Игровая составляющая этих обрядов придает им существенный колорит, ведь игра и соревнование изначально связаны с бросанием жребия, слепой игрой случая, и вместе с тем выдвигают на первый план личные качества главных участников и героев. Эти две линии, определяющие всю драматургию позднейших свадебных обрядов, хорошо просматриваются в многочисленных святочных играх под названием «женитьба», «свадьбу играть», «в жены». Иногда определяющими в них являются элементы случайности, скажем, в том случае, когда выбор «жениха» или «невесты», то есть партнера по игре, совершался по жребию. Например, девушки, участвующие в игре, брались за соломинки с одного конца слегка скрученного пучка соломы, а парни — с другого, и те, кто ухватился за одну соломинку, составляли пары на весь вечер. Столь же случайным и анонимным был выбор девушками ряженых парней, поскольку выбирающим не было известно, кто скрывается под той или иной личиной. Более поздние варианты такого способа выбора пары — игры типа «солдатский или некрутский набор», имеющие явно посвятительную символику: «некрутов» — девушек или детей — нередко предварительно испытывали или тренировали (например, учили «маршировать строем», «отдавать честь» и т.п.).

Не менее широко были распространены и игры с гласным, «прилюдным» выбором партнера типа «на мосту гореть», «столбушка» или «в соседи», при которых испытывалось умение открыто выражать свои симпатии, что оказывало немалое влияние на процесс складывания устойчивых пар.

Большинство этих игр завершалось «венчанием» или «женитьбой», т.е. поцелуями. Впрочем, если подобная символика и не присутствовала явно, ее можно усмотреть в некоторых игровых действиях и трактовать величание и припевание как «сватовство»; выбор пары, сопровождающийся гулянием («проходкой») парочки по хороводу или кругу либо пляской в кругу, — как «венчание» и «свадебный пир»; завершающий игру поцелуй как «первую брачную ночь».

Интересно, что в некоторых играх поцелуй может рассматриваться как своеобразное игровое наказание. По-видимому, это можно сравнить с остаточными формами свадьбы или «женитьбы», сохранившимися в наказаниях некоторых детских игр, например, в виде загадывания имен или кличек на пальцах или пуговицах, до сих пор бытующего под названием «женитьба» во многочисленных разновидностях народной игры «в выклики» (современные назва- ния«хали-хало», «в подкидного», «в имена»).

В традиционном детском и подростковом фольклоре существовали, кроме того, разнообразные ролевые игры «в женитьбу» или «в свадьбу», на которых нам хотелось бы остановиться более подробно. К сожалению, этот разряд развлечений очень плохо описан в специальной литературе. Пожалуй, единственной отечественной работой, включающей достаточно подробное описание детской ролевой игры такого рода с куклами, является статья И.М. Левиной «Кукольные игры в свадьбу и метище». [3] Судя по этой статье, а также по наблюдениям (к сожалению, гораздо более лаконичным) других авторов и материалам наших собственных исследований, детские игры «в свадьбу» могут довольно точно копировать многие особенности свадебного обряда, характерного для данной местности. Детализованность и пространность игры, по-видимому, во многом зависят от степени сохранности и разветвлен-ности реального свадебного обряда, бытовавшего на момент записи игры. Так, в пинежских деревнях, в которых сделала свои записи И.М. Левина, в 20-е годы свадебный обряд имел еще очень высокую степень сохранности, поэтому в детской игре тщательно имитировались даже такие сложные для воспроизведения его компоненты, как причеты невесты.

Впрочем, такая детализация соблюдалась довольно редко. Игра, как известно, имеет свои предпочтения: в ней выживает только то из материала внешней действительности, что внутренне присуще игре. Сравнивая разные варианты игры в свадьбу, можно вычленить то, что в них повторяется, т.е. выделяется и осознается самими участниками как важнейшие и неотъемлемейшие (в их глазах) признаки свадьбы. Скажем, анализ детских игр показывает, что наиболее часто встречаются такие компоненты, как «свадебный пир», «застолье» (подавляющее большинство известных нам описаний), «сватовство» и/или «венчание», «первая брачная ночь» (более половины вариантов). Все остальные компоненты свадебного обряда возникают в детской игре спонтанно, скорее всего под влиянием свежих впечатлений от недавно увиденного реального свадебного действа. Все выделенные элементы имеют ярко выраженный «переходный», «инициационный» характер.

Приведем несколько вариантов детских ролевых игр «в свадьбу». Вот, скажем, как играли в середине 30-х годов у терских казаков. «Малышня еще мы, хадили в плащадку (т.е. в детский сад. — И.М.). Па 8 и па 9 лет нам было. И на плащадке тоже „невесту“ нарядим… Из платка сделаем фату, здесь саберем аббрачку, как фату (повязывали платок, чтобы сверху он был „аборачками“, а концы свисали вниз с двух сторон. — И.М.)… Тада чем занимацца? Ни игрушек, ничего не было… А мы невесту нарядим. В туалете там жениха запрем — „женихом“ бывает и девчонку наряжають, мальчики стесняюцца играть с девчонками. Он в туалете, атгуда ево выводим, к невесте ведем… Он там живеть, а мы ево аттуда будем вывадить к невесте… „Стол“ там не устраивали, а только невесту привадили. Ды приведем к жениху и тут и укладуем спать. Тут сделаем эти, с дасок чё-нибудь — скамейки паламаюцца, мы эти скамейки наложили, ложим их спать тут. А мы пашли к сватам: „Ну, вы лежите, а мы пашли к сватам!“ Ага, тоже как люди, всё перехватывали. Дети, как же!..» [4]

Это одно из немногих описаний, в котором нет свадебного пира. Вместе с тем акцентирован столь сокровенный и, несомненно, очень привлекательный своей таинственностью эпизод свадьбы, как «первая ночь». Играющие хорошо осознают его важное значение, иначе он не мог бы уцелеть при полной редукции ритуально-обрядовой канвы. Это действительно кульминационный момент не только настоящей свадьбы, но и детской игры. Недаром И.М. Левина в своей статье отмечает возрастающее возбуждение и оживление играющих девочек по мере приближения к этому моменту игры, несущему на себе отпечаток сакральности.

То, что первая брачная ночь в рамках игровой версии свадьбы действительно осознается участниками как важный и торжественный момент, почти ритуальный по своей серьезности (хоть и игра), можно проиллюстрировать забавной сценкой из Сямженского р-на Вологодской обл. Здесь участник игры «в свадьбу» (воспоминание относится к началу 20-х годов, когда рассказчику было 8-10 лет) со смехом рассказал, что когда «парняшка», исполнявшего роль «жениха», повели вместе с «невестой» спать, та неожиданно взбунтовалась из-за того, что у него якобы «грязные подштанники». Незадачливому «жениху» пришлось срочно бежать домой, чтобы привести свою одежду в соответствие с торжественным моментом («побежал к матке штаны менять; прибежал в чистых — пустила»). При этом, по утверждению рассказчика, «спали» раздетыми. «Первую брачную ночь устраивали: парень на девчонку залезет — раздетые… Просто баловались», — добавляет он, снимая «серьезность» ситуации в глазах озадаченных слушателей [5]. Из рассказа ясно, что протест был вызван не столько брезгливостью или «соображениями гигиены», сколько шокирующим несоответствием внешнего вида «новобрачного» значимости данной игровой ситуации.

Упоминания о «первой ночи» в детских играх «в свадьбу» можно найти у многих дореволюционных этнографов. Один из них отмечает, что дети «играют „в молодых“, для чего мальчики и девочки ложатся вместе». Другой уточняет, что «молодых» укладывают «на соломе где-нибудь под сараем, в погребище, в амбаре или сеновале» [6]. Игра, по-видимому, чаще всего не завершалась «первой ночью», а еще и имитировала беременность, роды и семейную жизнь, растягиваясь порой на несколько дней, а то и месяцев. Скажем, в Орловском уезде в конце прошлого века дети 10—12-летнего возраста во время игры «в свадьбу» укладывали «молодых» (девочку и мальчика) в саду под яблоней, накрыв их шубой, а сами прятались неподалеку, за смородинными кустами — «быдто ночь (на)стала». Далее, судя по словам одной из участниц, выполнявшей роль «невесты», изображалась беременность и роды: «Полежали мы с ним, и я забрюхатела», — для чего подружки намотали ей на живот тряпок и т.д. [7]

В Вологодском уезде, судя по материалам Тенишевского архива, дети, занимавшиеся выпасом скота большими разновозрастными компаниями, в игровой форме имитировали жизнь взрослых: устраивали «дома» в виде небольших шалашей с печками из дерна, а ребята постарше (12—14 лет) составляли супружеские пары, изображая «мужа» и «жену», в то время как младшие братья и сестры представляли из себя их детей. Новоявленные супруги ревностно вели все «домашнее хозяйство», вплоть до исполнения супружеских обязанностей. [8] Хотя свадебная церемония в данном описании не упоминается, нетрудно догадаться, что она должна была предшествовать игре «в дом» и «семейные пары» могли, по-видимому, сохраняться в течение нескольких сезонов.

Большинство психологов и этнографов, описывавших детские игры такого рода, обращают особое внимание на их значение в процессе социализации и освоения ребенком половозрастных ролей. [9] Роль игровых форм свадьбы в традиционной культуре становится более ясной при знакомстве с некоторыми подростковыми ее вариантами, у терского казачества практиковавшимися вплоть до 40-х годов. В них гораздо более выпукло проявляется другая важнейшая функция игры «в свадьбу»: при помощи «венчания» и «женитьбы» происходило своеобразное посвящение новичков в круг подростков, допущенных на гуляния и вечеринки. Тем самым, по сути, отмечался этап полового созревания, готовности к браку. Конечно, к 20-м годам нашего века эти смыслы уже во многом были сглажены и забыты.

«Игры были такие вечером. Нарядють невестой и венчають. И „свещенник“ у нас тута, и всё — с мальчишками. [Они] уже паболыпе были, лет па питнадцать, вот такие… Вот я, например, паменыпе была — на нашей улице пастарше все дети были. И от адин мальчишка гаварить: „Давайте мы Марусю нарядими венчать будем, са Степаном он“. Ну а я маленькая, глупая еще. Ну, нарядили мине, нивестой нарядили („невесте“ сооружали „фату“ из тонкого белого платка, собрав его на голове в „грибяшочик“. Грудей жы ни было: дивчатишки из платка груди сделають. Патом он — Ефим Степаныч венчал, он как раз от сасед наш патом был, — и гаварить: „Ну, таперча пацелуйтесь!“ — А я как заривела — и ушла дамой… Игра такая была» [10].

Судя по описаниям других участников, церемония «венчания» совершалась в доме или во дворе одной из девочек с ведома ее родителей. «Священник» («батюшка»), избранный из числа мальчиков (они, как правило, были на 2-3 года старше девочек — лет по пятнадцати-шестнадцати) и наряженный в рясу из старой дедовской черкески, обводил молодоженов вокруг табуретки, после чего заставлял их поцеловаться. Затем начинался свадебный пир: «На стол там хлеба, салонку, соль там — чёо есть там. Пиражки хто принесёть — мать дома пекёть. Хто с калинай, хто с тыквай — на закуску… Вадички нальём — вроде как выпивка у нас (рака или вино ли там)…». Первой ночи при этом не устраивали. [11]

У русских, проживающих на Тереке, летние игры «в свадьбу» тяготели к Троице. Так, в станице Екатериноградской свадьба была наиболее популярной летней забавой маленьких детей до 10—12 лет. Очень часто «в свадьбу» играли на Троицу, когда, по заведенному обычаю, праздник отмечался разными возрастными группами отдельно: детьми, молодежью и взрослыми. Этот обычай позволял детям собираться большими компаниями и предоставлял их самим себе, так как взрослые были заняты «завиванием венков», то есть гулянкой в своих компаниях. Из своей среды' дети выбирали «жениха» и «невесту». Их наряжали соответствующим образом, используя цветы, платки, ленты. Каждый участник прикалывал себе на голову живой цветок, подобно тому как в настоящей свадьбе каждый прикалывал искусственный цветок. К обеду делали «вино» из тутика (шелковицы). Венчать «жениха» и «невесту» везли с пением свадебных песен на арбочке, двухколесной тележке, в которую сами же участники впрягались. «Молодых» привозили в баню, где имитировали церковный обряд «венчания». Разыгрывали и другие фрагменты обряда, заканчивавшиеся в детском исполнении «обедом» и «дарами».

В станице Луковская дети в возрасте 8—10 лет играли «в свадьбу» летом в огороде. Наряжали «невесту», делали ей фату из марли. «Женихом» наряжали тоже девочку. Из дома приносили иконы, которые снимали в святом углу, и благославляли «молодых». После благославления «жениха» и «невесту» усаживали в большие сани, и все остальные «гости», украшенные цветами, впрягшись, катали в них «молодых» под пение свадебных песен. [12]

Куклы для игры в свадьбу

Куклы для игры «в свадьбу». Село Покшеньга Пинежского р-на Архангельской обл. Подарены жительницей села Анной Карповной Щербаковой (1903-1992) фольклорно-этнографической экспедиции творческого объединения «Дом русских традиций» (Москва. Директор — Владимир Николаевич Теплов, эксперт по традиционной культуре — Анна Борисовна Конухова). Фото В.Н. Теплова.

В верхнем ряду — кукла жениха (в красной рубахе) и кукла невесты (в золотой парчевой повязке). В группе кукол — дружки жениха, «подруги-повязочницы», родственники, гости, балалаечник. В центре нижнего ряда — плоская деревянная фигурка «мужичка». Такие фигурки делали на скорую руку, когда возникала необходимость ввести в игру мужской персонаж. Традиционно у детей бытовали в основном женские куклы

По-видимому, существовала устойчивая зависимость инициационно-посвятительной формы свадьбы (в виде детской и подростковой игры) от физиологических признаков полового созревания. Так, Т.А. Бернштам приводит описание игры «в молодых» в Вязниковском уезде, приурочивавшейся к первым регулам. Игра состояла в том, что виновницу торжества («невесту») вместе с одной из старших девушек, исполнявшей роль «жениха», торжественно отводили в овин («половню»), где они должны были «молодиться», то есть провести вместе ночь. [13]

На Русском Севере разнообразные формы «венчания» и «свадьбы» практиковались во время святок. Так, в Псковской губернии в конце прошлого века: «Из среды собравшихся на вечеринку выбирают парня и девушку, которых ставят перед воображаемым аналоем как „жениха“ и „невесту“, надевают им на головы сплетенные, из соломы венки и потом три раза обводят их вокруг ступы или корзины с пением или извращенных церковных песней, поемых при бракосочетании, или какой-либо хороводной песни. Главные же затейщики игры изображают из себя „священника“ и „диакона“ и, наподобие ризы и стихара, надевают на себя женский сарафан, ветхий кафтан, а то и просто рогожу. Какой-либо шустрый мальчишка изображает из себя псаломщика-певца и после обвода парня и девушки вокруг ступы выкрикивает им многие лета. Повенчанных таким образом тут же заставляют поцеловаться, и если девушка отказывается от этого, то ее бьют жгутами. Парень должен заплатить „попам“ за венчание от 10 до 50 коп. Игра продолжается до тех пор, пока соберут достаточно денег или пока не найдется больше охотников принимать участие в ней. На собранные деньги парни устраивают общий кутеж». Автор заметки особо указывает на роль этого действа в формировании аналогичных развлечений у детей: «Эта неприличная игра сопровождается самыми откровенными циническими разговорами и шутками и происходит в присутствии детей-подростков, которые нередко сами, собравшись где-нибудь особо вместе, проделывают в подражание старшим то же самое, включительно до кутежа». [14]

Обращает на себя внимание вождение «новобрачных» вокруг ступы — ср. вождение хоровода вокруг ступы маленькими, 8-9 – летними девочками, желающими научиться прясть, то есть собственно стремящимися перейти в более престижную социовозрастную группу «прях». [15]

Севернорусские варианты высвечивают и еще одну важную ритуально-обрядовую черту святочных вариантов «женитьбы»: очень часто она связывалась с приходом на святочное игрище группы ряженых. Так, в Архангельской области (с. Кулой), по свидетельству СИ. Дмитриевой, девушек «выдавали замуж» за ряженых, пришедших с «лошадью»: «Когда лошадь выйдет, маскированные женятся… Им песни поют; они не открываются — маски не снимут. И ты не знаешь, за кого ты замуж вышла… Иная пять раз за святки женится. Ее опевают. Бывало на Кулогоре, я видела, так очередь выстраивалась тех, кого женят. Поженят — они уедут, следующих…». В Лешуконском районе сохранились уже только воспоминания о том, что в святки в шутку «женились», причем старались сделать это так, чтобы никто не знал, на ком «женится». [16]

В 20-е годы в Кирилловском районе Вологодской области встречалось «венчание» всех присутствующих на игрище девушек с ряженым-«покойником», причем эта сценка вклинивалась в его «отпевание». Один из ряженых, переодетый «попом», надевал на голову девушкам «круглые турышочки», говоря: «Кадило-то новое, почепка-то новая…». После этого следовала сценка «прошчания» с «покойником» (девушек заставляли с ним целоваться). [17] Нередко эта сценка имела ярко выраженный эротический характер, включая в себя такие действия «покойника» и сопровождавшей его свиты ряженых, как укалывание, битье, оплевывание мукой «прощающихся», целование ими половых органов или зада «мертвеца» и т.п., и сопровождалась пляской обнаженного «ожившего мертвеца» с подчеркнуто обозначенными различными предметами гениталиями («колокол меж ног брякат»). [18]

Иногда «женитьбой» могла называться игра типа «обчинива-ния» или «корения», то есть расхваливания или, напротив, осмеивания потенциальных «женихов» и «невест». Эта игра, по-видимому, один из осколков сложной и многоступенчатой церемонии посвящения — «испытания на славутность и честь», которую условно можно соотнести со «сватовством».

В Сямженском районе Вологодской области «обчинивание» проводили ряженые, «старики». Зайдя в избу, «старуха» влезала на печь, а «старик» обходил девушек и подвергал их тщательному досмотру, каждый раз обращаясь к «старухе»: «Как, старуха, годится эта девка в невесты нашему сыну?» — а та отвечала «годится» или «не годится», добавляя при этом разные лестные и ругательные характеристики в адрес «претендентки». [19] Комизм возникавшей при такого рода «женитьбе» ситуации мог, по-видимому, поддерживаться тем, что «старики» нередко приносили с собой «сынишку»: редечного «ребеночка» («Фофанця»), иногда настоящего ребенка лет 7—10, поросенка и т.п., причем заставляли девушек (отобранных «невест»?) возиться с ним или целовать его, что можно сравнить с целованием «покойника». О том, что подобное сравнение не беспочвенно, свидетельствуют факты ношения ряжеными дохлого поросенка, голого мужчины на шесте или в корзине («борова», «свиньи»), а также «украшение» ряженого-«покойника» свиным пятачком. [20]

В Карачевском уезде Орловской губернии на святочных посиделках играли «в женихи»: большую соломенную куклу, изображавшую «жениха», взяв за «руки», вели вдоль сидящих девушек и по очереди сватались к ним. Задача «невест» заключалась в том, чтобы как можно остроумнее «раскарить» жениха: «Не пойду за него — он сопливый, старый, табак нюхает! У него матка злая ведьма!» — и т.п. При этом, как отмечает собиратель, «стараются выставить недостатки действительных женихов и их родни». [21]

Сноп соломы в этой игре появляется, по-видимому, не случайно. С одной стороны, скажем, в Сямженском районе Вологодской области «обчинивание» могли совершать ряженые, приводившие на игрище «сноп соломы», функция которого при игре сводилась к произнесению только одной (но чрезвычайно важной) реплики: «Правда, правда, истинная правда!». [22] С другой стороны, можно вспомнить о ритуальных функциях снопа в рождественском цикле праздников и его связи с почитанием предков (ср. карпатские названия этого снопа «дід», «дідух», обычай сжигания снопа на святки под названием «родителей греть» и т.п.). Показательно, что одной из разновидностей «покойника» был сноп. В этом контексте становится более прозрачной мотивация рождественского обычая совместного кувыркания по соломе («комякания») девушек и парней, чтотакже можно истолковать как символический эротический контакт («женитьбу») всех участников игрища с «предком», воплощенным в снопе. [23]

Необходимо отметить, что «женитьба» в форме «обчинивания» входит в более широкий круг игр под таким названием, построенных на величании и/или припевании друг другу девушек и парней. [24]

С испытанием «славутности», с ее символическим очищением, а также со взаимным «угощением» («одариванием») «новобрачных», их «испытанием» на верность друг другу, входившим в состав игры «в женитьбу», генетически связаны многие забавы и сценки с участием ряженых, которые включали в себя битье, обливание водой или обсыпание сажей, снегом (например, такие сценки, как «мельница», «печение шанег или блинов», «продажа лошадиной или медвежьей шкуры» и др.). Это видно из вариантов «женитьбы», непосредственно включающих в себя подобные забавы. Так, в Ельнинском уезде Смоленской губернии двое ряженых со жгутами («ошметками») в руках с криком: «Жениться хочу! Жениться хочу!» — сгоняли женщин и девушек с лавок и рассаживали там парней, пришедших на игрище вместе с ряжеными. Затем начиналась «женитьба»: «Парни с ошметками подходят к своим товарищам и спрашивают каждого по очереди, на какой из баб или девушек он желает жениться. Получив ответ, они приводят к каждому требу емую девушку или бабу и садят ее с ним рядом на скамейку. Когда каждый из парней получит себе „женку“, то „молодым“ подносят „угощение“. Те же парни с ошметками подходят к молодым и спрашивают, чего они желают. „Каши!“ отвечает, предположим, одна пара „молодых“. „Каши! — восклицают парни с ошметками. — Вот вам каша!“ И молодые получают от каждого по два удара ошметками. Бьют по коленям и при этом как следует, не щадя. Несколько раз подносится „молодым“ угощение, от которого колена так и разгораются. Смех, визг, веселые крики несутся по избе во время подачи этого своеобразного „угощения“. После „угощения“ молодые целуются. Если кто совестится и не хочет целоваться, то пускаются в ход ошметки. После „угощения“ молодым предлагают „красный товар“: муж должен как следует нарядить свою молодую жену. Является продавец товара. Он тоже в вывороченном тулупе, в руках у него сундук, который он ставит на пол посередине избы. Парни с ошметками становятся подле него. „Продавец“ начинает выкликать товар и приглашает покупателей. „Молодые“ подходят и начинают „куплять“ — кто платок, кто ситцу, кто крали и т.д.», причем «товар в виде ударов ошметками так и сыплется на спины покупателей». [25]

В Касимовском р-не Рязанской области еще в ЗО-е годы молодые мужчины и парни, собравшись компаниями человек по десять, наряжались «стариками» («дедами калёными»). «Придя на посиделки, „деды“ пляшут, забавляются с девчонками (эти забавы, по-видимому, мало отличались от тех, которые устраивали „покойник“ и „медведь“. — И.М.). Когда это надоест, „деды“ хватают девиц и выволакивают их на улицу. Поднимается неописуемая свалка, так как изба обычно переполнена кроме участвующих еще наблюдающими (главным образом дети школьного возраста). Вытащив девиц на улицу на снег, „деды“ задирают им подол и натирают снегом между ног (конечно, замечает автор сообщения, никаких панталон шостьинские девочки не носят, а может быть умышленно не надевают их в эти дни)… Девушка, подвергнутая таким манипуляциям, отряхивается от снега, произнеся: Спасибо, дедушка родимый! — и убегает обратно и избу. Натешившись здесь, деды отправляются на следующие посиделки — и так всю ночь». [26]

Подобные манипуляции с девушками или молодоженами были распространены очень широко и совершались обычно в течение святок (особенно на Новый год или в канун Крещения) либо масленицы (обычно в Чистый понедельник), то есть в период наиболее активного бытования игр «в свадьбу» или «в женитьбу». Заметим, что усаживание на снег «без панталон» практиковалось во время регул, а также как магический прием при обучении прядению27. Таким образом, ритуально-посвятительный смысл игровых форм «свадьбы», их приуроченность к «переходным» точкам и в этом случае достаточно очевидны.

Ритуальные обходы дворов, приуроченные к календарным датам, началу или концу работ, сезона посиделок и т.п., вообще очень часто напрямую связываются с символикой «свадьбы» или «женитьбы». Так, во многих регионах России (Костромской, Вологодской, Владимирской, Рязанской, Пензенской, Тульской и др. губерниях) были известны святочные обходы ряженых «свадьбой» («женихом» и «невестой», «барином» и «барыней»).

В Вологодском крае святочные обходы назывались «свадьбой ходить» или «молодыми ходить», причем наиболее полные описания обычая встречаются в Тарногском районе, где, кстати, до последнего времени сохранялся и традиционный свадебный обряд. Формы названий обхода из Верховажья — «со свадьбой ходить», «свадьбу водить». Отметим, что подобные обходы нередко совершались и во время настоящих свадеб, которые по времени проведения тяготели к Рождественским праздникам и святкам.

Основной целью обхода был сбор еды или денег для устройства пирушки, поэтому в «свадьбе» обычно участвовали все, кто пришел в этот день на вечерку, или по крайней мере значительная часть ее участников: «С вецёрок ходили. Мы так это на вецёрках-то вецеруём вецером вмисте-то, да сговоримся, да пошли наредимси тамо, у ково цёво есь» (д. Великая Тарн.). При этом нередко использовали наряды своих подруг, чтобы не сразу быть узнанными при приходе в дом к односельчанам. В д. Ляпинская свадебщики прикрывали лица кружевными полотенцами. «Соберемси — и пошли этим, застольём-то. В хорошу одежу наряжали, весь прибор. Нарядяцця молодые — „жоних“ и „невеста“. Тут „дружка“, тут „божатко“ и „хрёсной“… Наряжухи покрасяцця тожо, побасце штоб быть: брови наведут, шчоки красочкой красют. „Невеста“ во всё хорошое: сарафан, рубаха, лице закрыто шалью шовковой. „Жених“ тожо во всем хорошом: в вышитой рубахе, черном суконном костюме, в сапогах, пояс шовковый на ём» (д. Великая Тарн.). В д. Кузьминская (Тарн.) жених подпоясывался рушником, ему наводили сажей усы и привязывали волосы из кудели. «Басота» невесты подчеркивалась особым нарядом — шелковой шалью, прикрывающей лицо, борушкой, восковыми цветами в волосах, а если лицо было открыто, то своеобразной косметикой: подкрашенными глиной губами, наведенными сажей бровями и мушками на лбу и на щеках.

Состав участников «свадьбы» был очень разнообразным: «Ков-да и одни робята наредяцца да свадьбой пойдут, а ковда и с девками» (д. Великая Тарн.). В других случаях все роли, включая жениха, исполняли девушки (д. Цибунинская Тарн.) или пожилые женщины (дд. Горка, Фоминская Верхов.). Компанию «свадебщиков» (10-15 человек) сопровождала ватага любопытствующих из числа стариков и детишек, пришедших поглазеть на вечерку. [27]

Сам обход проходил следующим образом. Перед процессией нередко шли «сватья» и «дружка» — «пропахивали веницьками дорогу» («нарочно в избу метет» — д. Волоцкая Тот.). Подойдя к дому, кричали: «Свадьба идет!» В доме вели себя по-разному. Чаще всего — «за стол сразу, свадьба пришла раз. Стаём перед столом, нам стол опраствают, место дают… Зайдут за стол, сядут прибором, кругом: „сватья“, рядом „невеста“, „жених“, его „отец“, дальше его родные, напротив — „дружка“» (дд. Волоцкая Тот., Цибунинская, Великая Тарн.). Хозяева несли угощение. Иногда оно было чисто символическим: «За стов посадят, нальют бутывку воды да угошчают — что-нибудь на стов поставят» (д. Малыгин-ская Тарн.), — а иногда и настоящим: «Хозяева нанесут на стол вино, пирогов, супу. „Жениху“ и „невесте“ нальют по рюмоцьке. Они выпьют, поцелуюцця, говорят: „Спасибо!“» (дд. Куревино Тарн., Волоцкая). Вино наливали «божатко» и «дружка». Кричали «горько!» молодым.

В некоторых деревнях свадебляне пели припевки, в основном для любопытствующей публики: «Припоют припевоцьку, дак за припевоцьку денежки давай… На денежки те назавтре вина купим, да лешо испекем чё-нибудь, да вецерок сделаем» (дд. Горка Тарн., Фоминская Верхов.). Припевки пели те же, что на свадьбе: «Каты-покаты», «Веник да голик», «Укатився катышок за овсяну мучку» и др. Те, кого «припели», должны были поцеловаться и дать свадеблянам, которые теребили их, подобно ряженым-«цыганам»: «Плотите денежки! Плотите денежки!» — по 1-2 копейки.

Долго в одном доме обычно не задерживались. В конце обхода во всех деревнях заходили на вечерку, где их встречали особенно весело и где «молодые» обязательно плясали перед всеми «русского». В остальных домах плясали очень редко. [28]

Очевидна цель такого рода обходов: показ достоинств потенциальных женихов и невест, чествование устоявшихся парочек.

Куклы для игры «в семью» (мужской персонаж изображен кукурузным початком). Село Афанасьевка Алексеевскою р-на Белгородской обл. Подарены жителями села семьей Сопелкиных фольклорно-этнографической экспедиции творческого объединения «Дом русских традиций» (Москва).

В этой связи обращает на себя внимание возможная приуроченность обходов «свадьбой» именно к началу («засиживанию») посиделок, совпадающему в календаре с окончанием полевых работ; причем в этом случае становится более понятным обычай собирания денег или продуктов обходчиками: продукты шли на пирушку, посвященную началу сезона посиделок, а деньги — на выкупание («кортомление») избы. Например, в д. Оносово Кирилловского района: «Ковды робята приедут на днёвки, с заговенья начнут беседы делать (в другие деревни ездили). Ковда хлеба (т.е. угощения) нет, товда сделаем «свадьбу». Нарядим девку: цветы восковые на голову, фату из марли (уваль). „Невеста“ плачет по-настоящему:

— Отдадут тода молодёшеньку
За чужово да чужен-чуженца,
Меня на дальнюю да во сторонушку,
Там и избы-то как мекильницы,
Там и бабы-то как медвидицы,
Там и полки-то да высокие,
Все корзиночки глубокие
— Не достанешь до рогушечки,
Не отломишь да налетушечки!

Потом шутовые писни споет. „Дружку“ приведем боевого, повяжем полотенцем, которое „невеста“ вышила. „Женихам“ и „невестам“ тожо, кто побойчее. „Дружка“ выводит их за руки, дорогу виничком разметат. Они садятся в сани — три лошади запряжом — да три раза по деревне проедут. Пока они катаются, собирали „на свадьбу“: стол нанесут (суп, мясо, налетушки, рогушечки), пива наварят… За стол сядут: „Горько!“ — рычат. „Невеста“ с „женихом“ целуецца,а ей деньги дарят, от трех копеек до рубля… Попируем. Что на столе останется — хозяйке». [30] Деньги, собранные во время такой «свадьбы», использовали для выкупания избы под игрища и вечерки.

Приуроченность игровых и шуточных форм свадьбы («женитьбы») к окончанию полевых работ становится особенно примечательной при сравнении с завершающими жатву обычаями (например, «свадьба поля» у удмуртов, или «свадьба земли» у чувашей).

Имитация свадьбы и шуточные соревнования у многих народов Европы часто разыгрывались вокруг первого или последнего снопа, первых или последних колосьев. Остаточные формы этой ритуальной практики еще совсем недавно фиксировались у русских. Скажем, в Лешуконскомр-не Архангельской области обычай класть на суслон последний сноп назывался «посадить князя», причем сделать это имела право жнея, раньше других сжавшая свою полосу. Если это была девушка, то, «сажая князя», она выкрикивала имя жениха, т.е. парня, за которого хотела выйти замуж. Замужняя женщина выкрикивала имя мужа. Там же по первому снопу гадали о женихе: «Смотрят, какой сноп получился: хороший или плохой. Если плохой, говорят: „Худа голова Ерошина (последний сноп назывался „Ерохой“. — И.М.) получилась. Такой и жених будет“». [31]

Ситуация начала и конца жатвы, несомненно, может быть отнесена к числу «переходных». Отсюда и тяготение зажинок и дожинок к игре, и обилие игровых и шуточных форм свадьбы. Не удивительно, что некоторые обрядовые ситуации, возникающие во время жатвы, очень напоминают игры, напрямую связанные с играми «в свадьбу». Скажем, на Псковщине во время дожинок исполняли песню, напоминающую известную игру «в ящера»: «Эта как у талоки… бувала, кашу крадуть. Вот как ужо кончуть жать, тады бяруть ужо кашу, идуть деуки-жнеи кругом, рожь де запахана. Идуть де рожь сжата. И там стыять и песню эту пають… Играють, што: „Хазяин-паночык, купи у нас вяночык“… А тады ужо хазяин выкупаеть». [32] Ср. в игре «в ящера»: «А ящару, паночек, / Отдай же мой веночек!» [33]

В станице Терская еще в начале 30-х годов взрослые станичники, молодежь и даже старики — всей бригадой — «играли свадьбу» в степи во время уборки кукурузы. Девушку наряжали «невестой», а «женихом» — уже женатого молодого мужчину. Из кукурузных отходов, «шелушки», делали венок «невесте» и «цветки» на голову всем «гостям». Бочку воды, доставленную в степь работникам, представляли бочкой вина, которую в процессе игры выпивали до дна. Обед на поле разыгрывали как свадебный пир со всеми его атрибутами, весельем и шутками. «Свадьба» продолжалась весь рабочий день. Возвращаясь вечером в станицу, работники выдавали себя за процессию свадебных ряженых, приставая к встретившимся по пути станичникам и притворяясь пьяными. [34]

В Вожегодском р-не Вологодской области «в свадьбу» нередко играли во время сенокоса. «Молодежь косила осоку. Там были избушки, очаг был — топили. Играли „в молодых“. Портянки на землю клали — „молодых“ на них поставят, потом вокруг очага поведут. Песни поют: „Исайя, ликуй!“ Пели и матюкальные. „Сторож“ уберет подстилку. Потом воды напьемся да плясать пойдем». [35] Несмотря на схематичность описания, видно, что и эта форма шуточной «свадьбы» мало отличается от описанных выше.

Используя этот сайт, вы соглашаетесь с тем, что мы используем файлы cookie.